Теккерей Уильям Мейкпис - Как Из Казни Устраивают Зрелище
Уильям Мейкпис Теккерей
Как из казни устраивают зрелище
Мистер X., голосовавший вместе с мистером Эвартом за отмену смертной
казни, предложил мне пойти с ним смотреть, как будут вешать Курвуазье, - ему
было интересно, какое впечатление произведет казнь на зрителей. Мы не были в
числе "шестисот родовитых и знатных господ", допущенных по распоряжению
шерифа в здание тюрьмы, но вынуждены были остаться в толпе и поэтому решили
как можно раньше занять места у подножья эшафота.
Я должен был встать в три часа утра и поэтому лег в десять вечера,
решив, что пяти часов сна будет вполне достаточно, чтобы набраться сил для
предстоящего утомительного дня. Но, как и следовало ожидать, меня всю ночь
не покидала мысль о зрелище, которое мне предстояло увидеть, и я ни на
минуту не сомкнул глаз. Я слышал, как отбивали время все часы в округе, как
где-то поблизости во дворе жалобно скулила собака; в полночь негромко и
грустно прокричал петух; в самом начале третьего сквозь шторы забрезжило
серое утро; и когда наконец на полчаса мне удалось заснуть, меня разбудил Х.
- заехавший за мной, как было условлено. Он поступил разумнее и не ложился
спать вовсе, просидев до утра в клубе с Д. и еще с двумя-тремя приятелями.
Д. - известный лондонский шутник, - всю ночь напролет развлекал общество
анекдотами по поводу предстоящего события. Поразительно, что убийство может
служить неиссякаемым источником шуток. Все мы непрочь пошутить на эту тему;
есть какое-то мрачное наслаждение в этом вечном противопоставлении жизни и
неизбежной смерти, разделенными столь тонкой и хрупкой гранью.
Сколько же в этом огромном городе есть людей - во дворце и на чердаке,
на мягкой перине или на соломе, окруженных плачущими друзьями и услужливыми
докторами, или всеми покинутых и мечущихся на узких больничных койках, для
которых эта воскресная ночь должна стать последней ночью в жизни.
Проворочавшись пять часов без сна, я успел подумать о всех этих людях (и еще
немного о том высшем часе, который рано или поздно неизбежно наступит для
пишущего эти строки, когда он будет распростерт на смертном ложе,
обессиленный последней борьбой и в последний раз глядя на милые лица,
радовавшие его в этом мире, и медля еще какой-нибудь лишний миг, прежде чем
отправиться в страшный путь); но всякий раз, как били часы, мои мысли
возвращались все к одному и тому же, и я спрашивал себя: а что сейчас делает
он? Слышит ли он этот бой в своей камере в Ньюгетской тюрьме? Одиннадцать
часов. Все это время он писал. Но вот тюремщик говорит, что хотя общество
узника ему очень приятно, но он слишком устал и не в силах более составлять
ему компанию. "Разбудите меня в четыре, - просит заключенный, - мне еще
много чего надо написать". Между одиннадцатью и двенадцатью тюремщик слышит,
как узник скрежещет во сне зубами. В двенадцать тот вскакивает и спрашивает:
"Что, пора?" Но нет, у него еще много времени, чтобы спать. И он спит, а
часы продолжают бить. Ему остается еще семь часов, еще пять часов. По улицам
с шумом проезжают экипажи, развозя дам, возвращающихся из гостей; холостяки
плетутся домой после веселой пирушки; Ковент-Гарден не спит, и от света его
огней, проникающих сквозь тюремное окно, меркнет пламя свечи в камере
заключенного. Остается еще четыре часа! "Курвуазье, - говорит тюремщик,
тряся его за плечо, - четыре часа, вы сказали, вас разбудить, но за вами еще
па посылали, так что можете спать". Но бедняга встает, в последний раз
одевается и снова принимается писать
